Столкновение  - Александра Салиева

Пусть хоть до утра там стоит.

В качестве доказательства собственному решению, разворачиваюсь в сторону гостиной. Правда, никуда не ухожу. Сложив руки к груди, прислоняюсь спиной к двери. Мало ли, отойду, он снова трезвонить начнёт, и ему или Лена, или близнецы откроют?

О да, Настя, оправдывай себя этим дальше!

— Псих, — повторяю сказанное ранее.

И меня такой же делает…

Зачем только явился?

Впрочем, когда это ему нужен был особый повод для чего либо? Захотел, пришёл. Захотел, с собой забрал. Захотел, на столе разложил. Меня. И не только. Бесит, в общем!

Ещё один звонок в дверь только подтверждает последнюю мысль. На этот раз — особо долгий, громкий… последний. Последующая пара минут тишины кажется особо затяжной. За это время я успеваю выстроить десятки предположений о том, по какому же всё-таки поводу заявляется Тимур на порог усадьбы. И почти уверяюсь в том, что он, наконец, уходит. Сквозь дверной глазок крыльцо выглядит пустым. Но ведь не слышу ни удаляющихся шагов мужчины, ни шума отъезжающей машины. Хотя прислушиваюсь. Очень тщательно. Вот и… Да, открываю дверь.

Не буду же я, в конце концов, тут всю ночь стоять и мучиться?

А Смоленский, гад этакий, правда уходит. Но недалеко. На качельку с правой стороны лужайки во дворе усаживается, с самым невозмутимым видом заложив руки за голову, вытянув ноги вперёд. Удобненько устраивается, ничего не скажешь. И, кажется… спит. Глаза-то закрыты.

Первый мой порыв, после того, как оцениваю эту картину, по новой захлопнуть дверь. Я даже тяну за ручку. Но останавливаюсь на полпути. Проклиная себя за такую нерешительность, выхожу на крыльцо.

— Зачем пришёл? — интересуюсь с обречённым вздохом.

Тот, к кому обращаюсь, никак не реагирует. Я почти убеждаю себя в том, что он действительно спит. Даже набираюсь смелости спуститься с крыльца и подойти к нему ближе, дабы убедиться в этом. А то до всей полноты моего дурного “счастья” не хватает ещё, чтоб он действительно тут до утра оставался!

— Смоленский, — зову его.

Он едва уловимо хмурится. Но больше ничего особенного не происходит. Да и первое вполне может мне просто показаться.

— Тимур, — склоняюсь над ним.

И замираю, когда он открывает глаза. А это, кстати, зря. Промедление обходится дорого. Не успеваю вовремя отстраниться. Реакция мужчины быстрее. Он перехватывает одной рукой за запястье, другой — обхватывает за талию, толкает на себя. Я банально сваливаюсь на его колени. Опять замираю. Нет, не в растерянности. И не потому, что прекрасно помню — сопротивление бесполезно, как правило, несёт в себе гораздо худшие последствия. Улавливаю слишком отчётливый запах алкоголя. Вспоминаю количество пустых бутылок в его кабинете. Становится вполне очевидно, они за сегодняшний день — не последние. Опыта по этой части, прожив столько лет с отчимом, у меня предостаточно. К тому же…

— Не смотри на меня так, — звучит от него вкрадчивое, на грани угрозы.

Хватка на моей талии становится практически болезненной. Взор цвета хвои — тяжёлый, давящий. От него всё внутри стягивает в тугой узел. Ни вдохнуть. Ни выдохнуть.

— Как? — выдавливаю из себя едва слышно.

Учащающиеся удары моего сердца слышатся куда громче.

— Так, как смотришь на него, — произносит, брезгливо поморщившись, Смоленский. — Словно я — худшее, что происходит в твоей жизни.

Мне не надо уточнять, о ком именно он говорит. Знаю, речь про отчима. И не то чтоб я со всем этим не согласна, но…

— Не льсти себе. Ты для меня не настолько значим.

Собственные слова отражаются в сознании добротной порцией отвращения с горьким привкусом фальши. Кто знает, каких усилий мне стоит сохранить на лице маску полнейшего безразличия и не скривиться.

— Неужели? — не верит моим словам брюнет, подозрительно прищурившись. — А этим утром мне так не показалось.

Если можно было бы одной фразой вспороть вены словами, что безжалостно глубоко режут мой разум, я прямо здесь и сейчас скончалась бы от кровопотери. Однако мужчине и этого недостаточно.

— Я сейчас имею ввиду то, как ты… — продолжает он.

Дальше я не собираюсь выслушивать совершенно точно!

— Мне плевать. И на тебя. И на то, чем ты занимаешься по утрам, — перебиваю его грубо. — В своём кабинете. Машине. На кухне. Да где угодно, Смоленский. Хоть весь мир трахни, если у тебя хватит здоровья. Мне плевать, — заканчиваю тем, с чего начинаю.

Да, повторяюсь. Но я слишком зла, и большая часть моей концентрации уходит на то, чтобы окончательно не сорваться, так что на глобальный полёт фантазии сил уже не хватает. Позабыв об осторожности, отталкиваю мужчину в тщетной попытке обрести свободу. Он не отпускает. Наоборот. Прижимает ещё ближе к себе. Теперь чувствую не только исходящий от него запах. Стояк, упирающийся мне в бедро, я тоже прекрасно ощущаю. Как и вкус чужих губ, почти касающихся моих.

— Врёшь, — шепчет Тимур. — Бездарно. И совсем неубедительно.

Его голос — не просто опровержение. Моё проклятье. Мой приговор. Самый безотказный яд, что парализует свою жертву, оставляя умирать в полнейшей беспомощности и отчаянии. А всё потому, что… Правда. Горькая. Неприглядная. Как и все мои чувства, которые я каким-то недоразумением судьбы позволила себе испытывать.

— Ты снова себе льстишь, Смоленский, — вопреки всему, отзываюсь сухо. — Мне нужен был пикап. Я за ним к тебе пришла. Больше мне от тебя ничего не надо, — замолкаю ненадолго, после чего заставляю себя небрежно усмехнуться. — Запомни это хорошенько, Смоленский. А то мне надоело одно и то же по несколько раз тебе повторять.

В стороне ворот раздаётся шум подъезжающей машины, я отвлекаюсь на него, собираясь посмотреть, кого тут ещё принесло в столь поздний час. Но полностью обернуться не удаётся. Мой подбородок перехвачен властным жестом за долю секунды до того, как удаётся увидеть, что творится за моей спиной. Тимур не просто разворачивает меня обратно, вынуждая смотреть лишь на него одного. Скользит губами по моим губам. Не поцелуй. Нет. На моей щеке остаётся едва осязаемый влажный след, пока он скользит по ней губами, а затем склоняется ближе к уху.

— Но в одном ты всё-таки права, золотце, — проговаривает тихо-тихо, словно и не слышал всего того, что я говорила ему прежде. — Я могу трахать всё, что захочу. Могу. И буду. За одним исключением. Я не трахаю чужих женщин.

Во мне будто ядерный реактор взрывается. Разум раскалывает пополам. Одна часть меня рвётся спросить, к чему Тимур говорит последнее. Другой части меня — жизненно необходимо обернуться и узнать, наконец, кто же въезжает во двор. Впрочем, война в моей голове длится не так уж и долго. Если уж выбирать между личными желаниями и реальностью, которая зачастую с ними не совпадает, я предпочту насущное — не бесполезные фантазии.

Заново отталкиваю от себя мужчину. Едва не сваливаюсь с его колен, столько сил прикладываю. Но зато удаётся стоять на своих двоих. В этот момент аккурат посреди двора останавливается… серый “Ford Focus”. Невольно выдыхаю в облегчении. Хотя водитель не спешит покидать салон автомобиля. Хмурится. Смотрит на нас.